Изгнанники Эвитана [Дилогия] - Ольга Ружникова

Глава восьмая

Середина Месяца Рождения Весны. Эвитан, Тенмар — Лютена. 1

Средний бастард герцога похож не на коршуна, воспитанного наседками, а… наверное, на борзую. Принял любезно, но не навязчиво.

Никакие девицы с веерами к обеду не вышли. Супруга уважаемого кавалера Гастона Лерона — в гостях у родни. А трапеза — всего из нескольких блюд. И никто добавки навязать не пытается.

В скромном, но не старомодном кабинете хозяин дома предложил Эдингему расчетную книгу. За бутылкой не самого дорогого, но вполне приличного вина.

«Ревинтеровский чиновник» хотел уже вежливо отказаться. Но кавалер Лерон сумел объяснить суть основных сделок столь понятно и доступно… И вдобавок — кратко.

Пожалуй, следующая книга уже так сильно не испугает.

Средний бастард беседовал об охоте и собаках. О поэзии и небольших успехах сына на этом поприще. О столичной моде и ее копировании в провинции — доходящем до смешного.

Встреча с этим герцогским сыном — настоящий глоток свежего воздуха. Никаких доносов. В чернокнижники Гастон Лерон никого из родни не записал. А если и утаивает налоги — Эдингему этого всё равно не понять. Да и не за тем его послали.

А младший из бастардов дома отсутствует. Вместе с женой и дочерьми гостит у тестя. В Илладэне.

Осталось либо возвращаться в Лютену — с бредовыми доносами Гамэля в охапку, либо дожидаться выздоровления герцога. Ибо формально он во встрече не отказал.

Так и хочется сказать — «в аудиенции».

По зрелом размышлении Алан решил остаться. Один проваленный приказ Ревинтер еще простил, но уж два…

На четвертый день бесцельного пребывания в Больших Дубах пришло письмо — на гербовой бумаге. С просьбой посетить замок старого паука… то есть Его Светлости герцога Тенмарского.

Эдингем валял дурака в таверне уже три дня. Вдоволь наслушался разговоров сельчан — об их господине. И понял, что у барона Гамэля еще с фантазией бедно.

Подумаешь, чернокнижник. Если принимать на веру рассказы большедубовцев — Ральф Тенмар по ночам ездит на черной пантере, превращается в волка и воет на полную луну. А еще периодически похищает и совращает прекрасных юных дев. Очевидно, прекрасной юной племянницы старому греховоднику мало.

Да, еще пьет кровь одиноких путников.

Все эти байки сопровождались восхищенным:

— Во какой у нас герцог!

Если отбросить всевозможную легендарную чушь — то, что действительно может быть правдой, заставляет проникнуться уважением. Пожил дед в свое удовольствие! Долгую красивую жизнь. Всем бы так!

Ну, в конце не повезло. Так не может же всю жизнь везти. Всегда за всё платить приходится. Рано или поздно. Тем более что рискуют немногие, а платят — точно все.

Да и в чём не повезло? Что сынок пошел не в папашу? Бла-ародный слишком — ввязался в безнадежную игру с восстанием. И себе с братьями проблемы, и отцу — горе.

Зачем вообще младших ко двору Ильдани сманил? Не было бы сейчас старику беды. А у Бертольда Ревинтера — лишнего врага. Эдингем бы в «Горячей Кружке» штаны не просиживал. У Гамэля разносолами не давился…

Въезжая на мост, Алан про себя поежился. Реальных врагов он не боялся. Ну, почти…

Но в этом сумрачно-черном тысячелетнем чудовище есть что-то… потустороннее, что ли? Будто давно дремлющая сила. Как в том богатыре из легенды, что спал-спал, а потом ка-ак встал…

Что за глупости, Эдингем? Чего ты вдруг — как старая бабка?

Он, не оглядываясь, пересек мост. Кто вырос в таких памятниках былому — может, и лучше их переносят. А у нормальных людей голова кружится.

Теперь осталось отдать вдруг заволновавшегося (нашел время!) коня подоспевшему герцогскому слуге. Оставить эскорт во дворе. В сопровождении солдат в чёрно-багряных цветах пересечь каменные плиты двора. И ступить на первую из древних винтовых лестниц…

2

Мебель в темных тонах, дорогие восточные ковры. В серебряной раме зеркало — во весь рост.

Сплошное сочетание роскоши и простоты. Всё — почти как дома, в Илладэне.

Почти. Внешне.

Выгляни в огромное окно — там жалостливо чернеют стволы и ветки сада. А за высоченной оградой сдержанно шумит улица Лютены.

Очень сдержанно. Как и положено в приличном районе. Хоть во свою ширь окно распахни — толком ничего не расслышишь. Как и тебя. Ори — хоть заорись.

А выйдешь из комнаты — наткнешься на очередную бесстрастную рожу дядиного холуя.

Вот только — не выйти. Комнату герцогини Илладэн отпирают лишь к завтракам-обедам-ужинам, появлению служанок или прогулкам в навевающем тоску саду. Всё еще заснеженном.

И всегда рядом — десятка полтора вооруженных блеклолицых статуй. За дверью комнаты или у соседних деревьев.

Только это. И память.

Воспоминания, воспоминания, воспоминания… Неужели отныне они — всё, что осталось? Только закрывать глаза и представлять лица Кармэн, Виктора, Грегори, Арабеллы… Изо дня в день. Чтобы не помешаться — с тоски и отчаяния.

Неужели ничего хорошего уже не будет? Никогда?

Перетопчутся! Элгэ выжила в лапах Гуго — и здесь не пропадет!

Герцогиня Илладэн резко поднялась с резного кресла мидантийской работы. Надоевшего не меньше прочей обстановки.

В сторону — прихваченную еще из монастыря книгу о боевых искусствах Востока. Всё равно не читается.

Настанет день — и они заплатят сполна. Все! Его Величество, Регенты (кроме кардинала!) и в первую очередь — дядюшка Валериан…

…Траурный кортеж, два закрытых гроба. Четыре дня подряд рыдает Алекса. Из последних сил кусает губы Диего. Его увезут через неделю.

Бледнее обычного — лицо дяди Валериана. Впрочем, прежде Элгэ видела его всего раз.

А безупречно красивый и безупречно отталкивающий граф Хосе Вега — за его спиной.

— Элгэ, это был несчастный случай. Крепись! Ты должна позаботиться о сестре. Ты ведь понимаешь это, Элгэ?..

Конечно, понимает. Не Александра же обо всех позаботится.

С Элгэ говорили как со старшей, а ей было девять лет. Целых девять. На три с половиной года старше Диего.

Она задавила в себе горе, и оно застыло внутри. Оно сделает ее холодной и сдержанной. Помешает ответить на любовь и участие Кармэн. И не даст времени и сил уловить фальшь в голосе дяди Валериана. Если она там была.

Слишком много воды утекло с тех пор, как маленькая девочка слушала сочувственную ложь малознакомого родственника. И знала, что нельзя плакать. Она ведь уже почти взрослая.

Время стерло из памяти выражения глаз и лиц. Во имя Творца (с которым Элгэ еще не разобралась — верить или нет), причастен ли граф Валериан Мальзери к смерти ее родителей?! И насколько?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});